– Ну вот, а дело обстояло именно так. Странно, человек, живущий в Вест-Сайде, работающий в центре, становится завсегдатаем подобной дыры. Вам что-нибудь известно о тамошних посетителях?
– Нет. Ничего. – Шнайдер мрачно огляделся по сторонам. – Но если вы хотите спросить меня, не подходил ли ко мне кто-то из сто восемнадцатого и не просил ли «похоронить» дело Сарковски, я отвечу: нет, не подходил и не просил. Мы провели расследование в соответствии с инструкциями, как полагается, и затем перешли к другим делам.
Амелия взглянула ему прямо в глаза:
– А что вам вообще известно о сто восемнадцатом?
Шнайдер взял один из пультов, покрутил его в руках и снова положил на столик.
– Я кое-что спросила.
– Что? – переспросил он угрюмо. Она заметила, что его взгляд переместился на пустой бар. На деревянной полке все еще виднелись круги от когда-то стоявших там бутылок.
– У меня отвратительная память, – призналась она.
– Память?
– Я с трудом запоминаю собственное имя.
Шнайдер смутился.
– Такая молодая?..
– Да, в самом деле, – рассмеялась Амелия. – В ту же минуту, как я выйду от вас, я мгновенно забуду, что была здесь. Забуду, как вас зовут, ваше лицо. Все мгновенно улетучится. Очень странно.
Он понял намек. Но отрицательно покачал головой.
– Зачем вам это? – спросил он шепотом. – Вы молоды. Вам следует понять, что в некоторых случаях лучше не будить спящих собак.
– А что, если они не спят? – спросила она, наклонившись вперед. – Ведь остались две вдовы и дети без отцов.
– Две?
– Крили, тот парень, которого я упомянула. Он ходил в тот же бар, что и Сарковски. У меня есть ощущение, что они знали каких-то ребят из сто восемнадцатого. И они оба мертвы.
Он смотрел на плоский экран телевизора. И молчал.
– Итак, что вы слышали? – спросила Амелия.
Шнайдер снова опустил взгляд и начал разглядывать пол, как будто заметил какие-то пятна. Возможно, он добавит замену ковра в список ближайших планов по дому. Наконец Арт выдавил из себя:
– Только слухи. Вот и все. Я с вами откровенен. Имена мне неизвестны. И конкретные детали тоже.
Амелия кивнула:
– Слухи меня вполне устроят.
– Говорилось что-то о каких-то деньгах. Вот и все.
– О деньгах? И о каких суммах?
– Возможно, об очень больших. А может быть, и о мелочи.
– Поподробнее, пожалуйста.
– Я никаких подробностей не знаю. У меня информации не больше, чем у того человека, что работает на улице, и кто-то что-то говорит стоящему рядом полицейскому; он слышит несколько отрывочных фраз, и у него создастся общее представление о сказанном, вполне вероятно, ошибочное.
– Вы помните какие-нибудь имена?
– Нет, нет. Это было так давно. Помню только, что разговор шел о деньгах. Я даже не знаю, кому и как они платились. И сколько. Мне известно, что там был кто-то, кто собирал их, и что они имели какое-то отношение к Мэриленду. Туда и шли все упомянутые деньги.
– А куда конкретно?
– Не знаю.
Амелия задумалась: каким же мог быть полный сценарий? Не было ли у Крили или у Сарковски дома в Мэриленде, возможно, дома на воде, в Оушен-Сити или Рехобетс? Или у кого-то из полицейских из 118-го? Или речь шла о каком-то балтиморском синдикате? В этом последнем предположении что-то было. Оно могло объяснить, почему не удалось найти выходов на группировки Манхэттена, Бруклина или Нью-Джерси.
– Я хотела бы посмотреть дело Сарковски. Вы не могли бы мне помочь?
Шнайдер явно колебался.
– Мне необходимо сделать несколько звонков.
– Спасибо.
Амелия поднялась.
– Постойте, – остановил ее Шнайдер. – Я хочу вам кое-что еще сказать. Я называл вас молоденькой. Извините. Вижу, вы настоящий полицейский, умны, упорны. Любому ясно, что вы не отступите. Но как бы то ни было, вы новичок в нашей профессии. Вы должны понять: что бы вы ни думали о сто восемнадцатом, даже если в слухах и есть какая-то правда, ситуация на самом деле гораздо сложнее и ее нельзя воспринимать только в черно-белых тонах. Задайтесь вопросом: а какая, к черту, разница? Несколько долларов туда, несколько долларов сюда. А ведь бывает и так, что продажный коп спасает жизнь ребенку. А честный коп, который не берет взяток, на поверку выходит жалким трусом. Такова наша работа и люди в ней. – Он снова нахмурился и озабоченно взглянул на Амелию: – Ведь кому, как не вам, знать об этом.
– Мне?
– Да, конечно, вам. – Он смерил ее взглядом. – «Клуб Шестнадцатой авеню».
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Держу пари, поймете.
И он рассказал ей все, что знал.
– Я слышал, она прекрасный стрелок. Это так? – спросил у Райма Деннис Бейкер.
В лаборатории в данный момент остались одни мужчины. Кэтрин Дэнс вернулась в отель, чтобы продлить свое пребывание там, Амелия занималась «другим делом». У Райма оставались Пуласки, Купер, Селлитто и пес Джексон.
Райм рассказывал остальным о занятиях Амелии стрельбой и об ее участии в соревнованиях. Он с гордостью сообщил Бейкеру, что Сакс была признана одним из лучших стрелков в нью-йоркской полиции. В будущем году она снова собирается принять участие в соревновании и надеется на сей раз быть первой.
Бейкер кивнул.
– Кажется, она в очень хорошей форме, как и большинство молодых ребят, только что закончивших академию. – Он похлопал себя по животу. – Мне самому давно бы следовало поработать над собой.
Парадоксально, однако прикованный к инвалидной коляске Райм теперь тренировался гораздо больше, чем до несчастного случая. Он ежедневно занимался на эргометре и специально приспособленной бегущей дорожке. Несколько раз в неделю проходил акватерапию. С помощью описанного режима Райм достигал двух целей. Во-первых, он позволял ему поддерживать мышечную массу на должном уровне для того времени, когда – в это он твердо верил – он снова сможет ходить. Упражнения приближали его к названной цели, улучшая функционирование периферийной нервной системы в поврежденных частях тела. За несколько прошедших лет Райму удалось восстановить те функции, которые, по мнению врачей, он утратил навсегда.