Вот блондинка с короткой стрижкой, несет большую сумку. Винсент представил, как он лежит на ней и сжимает ей голову.
А вот брюнетка, длинные волосы ниспадают прядями из-под вязаной шапочки, как у Салли Энн. Он почти физически ощутил подрагивание мышц девушки, представив, как его рука спускается по ее спине к ягодицам.
Еще одна блондинка в костюме и с дипломатом. Винсент задался вопросом, будет ли она кричать или просто заплачет, когда он начнет «беседу». Нет, наверное, заорет.
Теперь их машину вел Джеральд Дункан. Они проехали по узенькому переулку и вернулись на большую улицу. Все это время они двигались на север.
– Больше никаких сообщений. – Убийца кивнул на рацию, из которой раздавались только обычные вызовы и сообщения о транспортных пробках. – Они изменили частоту.
– Попытаюсь настроиться?
– Они закодировали ее. Странно, что они не поступили так с самого начала.
Винсент увидел еще одну брюнетку. О, как хороша! Она вышла из «Старбакса». В сапогах. Винсенту нравились девчонки в сапогах.
«Сколько я еще смогу продержаться?» – подумал он.
Явно не очень долго. Может быть, до вечера, а может, до завтра. Когда Винсент познакомился с Дунканом, тот настоял, чтобы он отказался от своих «бесед по душам» до тех пор, пока они не приступят к выполнению своего «проекта». Винсент согласился. Почему бы и нет? Часовщик сообщил ему, что среди его жертв будет пять женщин. Две из них постарше, среднего возраста («Конечно, работка не из самых приятных, но и ее тоже нужно кому-то делать», – саркастически заметил себе Умница Винсент).
Значит, все это время он предавался воздержанию. Дункан покачал головой:
– Я пытался понять, как им удалось нас вычислить. «Нас? Он иногда так неопределенно изъясняется».
– Ты можешь мне что-нибудь подсказать?
– Не-а, – отозвался Винсент.
Дункан совсем не был раздражен и не злился, что особенно удивляло Винсента. Отчим Винсента орал на него, брызгал слюной, когда что-то шло не так, как ему хотелось бы. К примеру, после случая с Салли Энн. И Винсент сам выходил из себя, когда какая-нибудь из его женщин начинала отбиваться и причиняла ему боль. Но к Дункану это не относилось. Он всегда говорил, что гнев – самая непродуктивная эмоция. Нужно уметь видеть высший замысел, заключенный во всем, говорил он. Во всем есть свой сокровенный план, и мелкие помехи не имеют принципиального значения, на них не стоит растрачивать энергию. «Подумай о времени». По-настоящему важны только столетия и тысячелетия. То же самое и с человеческими существами. Отдельная жизнь ничто. Значимы только поколения.
Винсент думал, что он, наверное, согласен, но для него каждая «беседа по душам» имела огромное значение. И ему не хотелось терять ни единой возможности подобной «беседы». Поэтому он спросил:
– А не сделать ли нам еще одну попытку с Джоанной?
– Не сейчас, – ответил убийца. – Там у нее, наверное, поставили охрану. И даже если нам удастся добраться до нее, они поймут, что я хотел ее смерти по конкретной причине. Мне важно, чтобы они думали, что все жертвы случайные. Сейчас мы…
Он замолчал, внимательно всматриваясь в зеркало заднего обзора.
– Что такое?
– Полиция. Полицейская машина выехала из боковой улицы. Вначале она направлялась в ту сторону, но теперь едет за нами. Нью-йоркская полиция-.
Винсент бросил взгляд через плечо. Он увидел белый автомобиль со светящейся планкой наверху примерно на расстоянии квартала от них. Казалось, он набирает скорость.
– Кажется, они нас преследуют.
Дункан быстро свернул на узенькую улочку и тоже увеличил скорость. На ближайшем перекрестке повернул на юг.
– Что-нибудь видишь?
– Не знаю… Подожди-ка. Да, вот они. Едут за нами. Определенно.
– По той улице, что через квартал. Направо. Тебе она знакома? Идет к Вестсайдскому шоссе?
– Да. Поезжай. – Винсент почувствовал, как вспотели его ладони.
Дункан повернул и поехал по улице с односторонним движением, затем свернул на шоссе и направился на юг.
– Перед нами… Что это такое? Какие-то мерцающие огни?
– Да. – Винсент видел их отчетливо. Они направлялись в ту же сторону, и, повысив голос, он спросил: – Что будем делать?
– Продолжать, – спокойно ответил Дункан, затем резко повернул руль, без малейшего усилия вписавшись в немыслимый поворот.
Линкольн Райм пытался не слушать монотонную болтовню Селлитто по сотовому и не слышать звонков Рона Пуласки по поводу балтиморской мафии.
Отключиться от них… чтобы добраться до собственных мыслей и сосредоточиться на них.
Он даже не знал точно, до каких. До каких-то смутных воспоминаний, которые поднимались из сокровенных глубин памяти.
Имя какого-то человека, какое-то происшествие, название какого-то места? Нет, он не знал точно. Единственное, в чем Райм был абсолютно уверен, информация об этом жизненно важна.
Райм закрыл глаза, и ему показалось, что на сотую долю секунды он приблизился к ускользающему воспоминанию. Но нет, оно ушло, как и раньше.
Такое же эфемерное, как грибы-дождевики, лопавшиеся и разбрасывавшие облако спор, за которым он маленьким мальчиком любил гоняться, когда жил еще на Среднем Западе под Чикаго. Он бежал и бежал за ними по полю. Бежал… Линкольн Райм любил бегать, любил ловить споры дождевиков и вертящиеся, похожие на ушки семена, падающие с деревьев и долго парящие в воздухе, подобно вертолетикам. Любил гоняться за стрекозами, мухами и пчелами.
А затем изучать их, узнавать о них новое и интересное. Линкольн Райм родился с ненасытным любопытством, с детских лет он был настоящим исследователем во всем.