Винсент удивленно приподнял брови.
– В восемнадцатом веке существовало философское направление, для которого часы служили чем-то вроде главной метафоры. Философы утверждали, что Господь Бог создал механизм Вселенной, завел и запустил его. Некое подобие вечных часов. И Бога даже называли Великим Часовщиком. Можешь мне верить или нет, но у этого философского учения было огромное число последователей. И часовщики для них были чем-то вроде жрецов. – Еще один взгляд на часы, и он убрал их. – Нам пора, – произнес Дункан и кивнул в сторону женщин: – Они скоро уйдут.
Он включил зажигание, просигналил и выехал на проезжую часть, оставив позади жертву, которой очень скоро предстояло отдать свою жизнь одному мужчине и честь – другому. Впрочем, сегодня вечером у них ничего не получится, так как Дункан узнал, что у нее есть муж, работающий в дневную смену и возвращающийся домой между 18.00 и 22.00.
Винсент тяжело дышал, стараясь сдержать голод. Он уже съел целую упаковку чипсов.
– Как ты будешь с ней управляться? – спросил он. – Как будешь ее убивать?
Несколько мгновений Дункан молчал.
– Ты уже задавал мне подобный вопрос. О том, сколько времени умирали две первые жертвы.
Винсент кивнул.
– О, Люси придется умирать очень долго! – Книгу о пытках они потеряли, но Дункану по большому счету она была не нужна, так как практически всю ее он знал наизусть. Теперь он описывал способ, с помощью которого собирался умертвить Люси. Он называл его «водными процедурами». Человека подвешивают так, чтобы ноги у него были подняты, затем заклеивают ему рот и начинают вливать воду в нос. Можно растянуть подобное удовольствие практически до бесконечности, так как время от времени можно давать жертве возможность подышать.
– Я постараюсь сделать так, чтобы она продержалась около получаса. Или даже минут сорок, если смогу.
– Она заслужила такую смерть? – спросил Винсент.
Дункан ответил не сразу.
– Вопрос, который тебя по-настояшему интересует: почему я убиваю именно этих людей.
– Ну, в общем… – Дункан был прав.
– Я ведь тебе никогда не говорил.
– Не говорил.
«Доверие почти так же ценно, как и время…»
Дункан посмотрел на Винсента, а потом снова перевел взгляд на улицу.
– Знаешь ли, мы все находимся на земле определенный период времени. Некоторые проводят здесь всего несколько дней или месяцев. Большинство из нас надеются задержаться тут на годы.
– Верно.
– Так, словно у Бога – или у того, кто его для тебя там заменяет, – есть громадный список всех живущих на Земле. И когда стрелки Божьих часов доходят до определенной точки, для кого-то наступает последнее мгновение. И человек умирает… Как бы то ни было, у меня есть собственный список.
– Из десяти имен.
– Из десяти имен… Единственная разница заключается в том, что у Господа Бога нет особой причины никого убивать. У меня она есть.
Винсент промолчал. На какое-то мгновение он перестал быть Умницей Винсентом и Голодным Винсентом. Он стал обычным Винсентом, слушающим друга, который делится с ним чем-то очень важным для него.
– И вот теперь наконец я могу сообщить тебе эту причину.
И он ее сообщил…
Луна была полосой белого цвета на капоте автомобиля, отражавшейся у нее в глазах.
Амелия Сакс мчалась вдоль Ист-Ривер.
Она чувствовала, как тяжелый груз давит ей на сердце. Психологическое эхо событий нескольких последних дней: связь продажных полицейских с мафией, убравшей Бена Крили и Фрэнка Сарковски; опасность того, что инспектор Флаэрти может в любой момент отобрать у нее дело; слежка за ней Денниса Бейкера и недоверие к ней со стороны начальства; скандал с помощником инспектора Джеффрисом.
Но самым страшным для Амелии стала информация о преступном прошлом отца.
Она думала: какой смысл заниматься такой работой, отдавать ей все силы, душевное спокойствие, рисковать жизнью, если в конце концов она извратит и испоганит все лучшее в тебе?
Амелия разогнала машину до семидесяти миль в час. Мотор выл, словно волк в полночь.
Наверное, не было полисмена лучше, чем ее отец, более твердого, более добросовестного. Но стоит только вспомнить, что с ним произошло… Амелия вдруг поняла, что не должна рассуждать об этом в подобных категориях. С ним ничего не произошло. Продажность была его собственным добровольным выбором.
Она помнила Германа Сакса как спокойного, веселого человека, любившего встречаться с друзьями, смотреть автомобильные гонки, бродить с дочерью по свалкам графства Нассау в поисках карбюраторов, прокладок и выхлопных труб. Теперь-то она понимала, что знакомый ей облик был всего лишь красивым фасадом, за которым скрывалась гораздо более мрачная личность – некто, кого она совершенно не знала.
В душе Амелии Сакс властвовала особая присущая ей неудержимая сила, заставлявшая ее многое подвергать сомнению, докапываться до истоков. И Амелия очень страдала из-за упомянутого качества. Но и вознаграждение за него бывало достаточно велико, когда удавалось спасти невинных или схватить опасного преступника.
Этот внутренний импульс вел ее в одном направлении, а ее отца он же подтолкнул в противоположную сторону.
Автомобиль слегка занесло, но она с легкостью снова взяла его под контроль.
Ну почему, почему, почему?
Амелия понимала, что подобный вопрос бессмыслен. Линкольн Райм всегда подчеркивал, что задаваться вопросом, почему человек совершил то или иное преступление, глупо. Пытаться установить, что двигало им: жадность, страсть, заблуждение, месть или прихоть, – пустая трата времени. Единственное, о чем должен спрашивать себя полицейский, – это правильно ли он делает свое дело, не отступает ли в чем-то от закона и сумеет ли найти и привлечь к ответственности истинного виновника преступления?